Экспансия — II - Страница 62

— Так полагается. Ругают обычно то, без чего жить не могут. К чему равнодушны — то не ругают.

— Мы поедем к тебе или ты сначала покажешь мне город?

— Мы совместим эти два занятия, человечек. Поскольку мне некуда везти тебя, квартиры-то у нас нет, придется побродить по городу, ты решишь, в каком районе мы снимем номер. А заодно я покормлю тебя.

Она прижалась к нему, ткнулась лицом в шею:

— Тебе не приходило на ум, когда мы летели через океан, что людям Гаузнера стоило бы нас взорвать?

— Еще как приходило.

— Боялся?

— А мы бы с тобой все равно уцелели. Упали б около острова, там рыбаки живут, пять домиков на берегу океана. Промерзли бы, конечно, но это не беда, согрелись бы в кровати.

— Послушай, за что мне выпало такое счастье, а?

— За твои прегрешения.

— Неужели бог такой добрый?

— Мой — очень. Я его часто вижу. Точь-в-точь, как на маминой деревянной иконе; он мне часто подмигивает: давай, мол, Пол, все идет, как надо, жми.

— Ты это сейчас выдумал?

— Честное слово. Только не кричи так, я тебя слышу.

— А я ничего не слышу.

— Открой рот и начни глотать, сразу уши прочистятся.

— А я не хочу. На посадке моторы так страшно ревут, что кажется, вот-вот пропеллеры заклинит от напряжения.

— Ты плохо пристегнулась.

— По-моему, все в порядке.

— Затяни ремень потуже.

— А как же отстегиваться, если начнем падать? Не успею к выходу.

Он засмеялся:

— Глупышка, ты не успеешь ничего понять, если он начнет падать, это все происходит в секунду, в этом вся прелесть аэроплана: трах — и нет!

— Не пугай.

— Страшно?

— Обидно.

— Выбрались, летим домой — и на тебе?! Ты про это думаешь?

— Конечно.

«Хорошо, если выбрались, — сказал он себе. — Очень хорошо, если все кончилось, но скорее всего дело только начинается, слишком уж ювелирная была работа, чтобы отпустить нас просто так. Главное — впереди, только б скорее началось. Самое страшное в жизни — ожидание, когда сердце тянет, а душу крутит и жмет; ожидание живет вместе с ощущением бессилия — ужасное чувство собственной малости; не зря человека заключают в тюрьму и держат неделями одного в темной камере… Тогда — по прошествии томительных недель, а то и месяцев — даже следователь кажется посланцем надежды; полная аберрация представлений, как мало человеку надо…»

В аэропорту — шумном, громадном, многоязычном — Роумэна окликнули.

— Представьтесь, пожалуйста, — Роумэн оглядел человека, который подошел к нему, неумело сжимая в руке букет красных гвоздик.

— Я Роберт Гилл, меня прислал мистер Макайр, чтобы приветствовать вас на родине.

— Как это мило, мистер Гилл, познакомьтесь, это моя жена.

— Очень приятно, меня зовут Крис.

— Это вам от мистера Макайра, — сказал Роберт Гилл, протягивая ей цветы. — А от меня — самые сердечные поздравления.

— Спасибо, — сказал Роумэн, тряхнув руку Гилла, — тронут, Роберт, сердечно тронут.

— Мистер Макайр просил меня помочь вам, если в этом возникнет нужда.

— Да пока никаких трудностей нет, еще раз спасибо.

— Вы намерены остановиться в Нью-Йорке?

— На несколько дней, чтобы завершить необходимые формальности, я ведь уроженец Нью-Йорка, поэтому хочу именно здесь обвенчаться. Миссис Роумэн понравился наш город даже с воздуха, возможно, она захочет поселиться здесь навсегда.

— О, я убежден, что ей так же понравится Фриско.

— Что это? — спросила Кристина.

Роумэн пояснил:

— Джентльмен так называет Сан-Франциско. Наверняка он с того побережья.

— Точно, я оттуда! — подтвердил Гилл. — Вот моя карточка, там живут родители, они будут рады, если вы решите остановиться у них на недельку-другую.

— Спасибо, Роберт, вы очень любезны, — ответил Роумэн, спрятав визитку в карман.

— И последнее, — заключил Гилл. — Если вы хотите встретиться с мистером Макайром перед тем, как начнете свадебное путешествие, он готов принять вас в любое удобное для вас время.

— Это замечательно. Если бы он нашел для меня минут сорок завтра утром — было бы прекрасно, мне очень нужно с ним поговорить…

…Макайр выслушал Пола, рассмеялся чему-то, хлопнул в ладоши, словно аплодировал невидимым актерам, поднялся с кресла и, расхаживая по кабинету, украшенному стягом Соединенных Штатов и портретами Линкольна, Рузвельта и Трумэна, заговорил:

— Итак, у них есть наш код, они вербуют наших людей и норовят играть своим агентом Полом Роумэном даже в Штатах?! Нет, каково, а?! Погодите, Пол, неужели вы всерьез верите, что у них есть ключ к нашему коду?

— А черт их знает.

— Как они могли получить ключ? От кого? Я не верю, что в наших рядах может быть изменник, я не верю в это.

— Я не думаю, что они блефовали, — сказал Роумэн.

Макайр долго расхаживал по кабинету; остановившись у окна, тихо спросил:

— Что подвигло вас на полет в Мюнхен, Пол?

— Информация, которую мне удалось получить. Я вышел на Гаузнера. Промедление было бы смерти подобно.

— Информация надежна?

— Абсолютно.

— Кто источник?

— Человек, которому я доверяю.

— Хм… Уж не думаете ли вы, что какие-то сведения просачиваются из этого кабинета в Мюнхен? — спросил Макайр.

— Вот уж чего не думаю — того не думаю, — улыбнулся Роумэн. — Хотя не грех было бы посмотреть, откуда к вам пришла секретарша. Слишком уродливая, такие падки на мужскую ласку, за это женщина готова таскать из огня каштаны.

— После вашей телеграммы я уже начал проверку, — ответил Макайр. — Всех без исключения, Пол. Даже друзей, которым верю, как себе.