Экспансия — II - Страница 88

— Какое слово вам больше нравится: «солдат» или «вояка»?

— Конечно, «солдат».

Подбельски удовлетворенно кивнул:

— Вот видите… Ну и мне куда больше нравится слово «разведчик», чем «топтун». Петух топчет кур, на то он и петух… А человек, идущий по стопам врага, — все-таки разведчик. Ну-ка попробуйте, закрыв глаза, описать мой кабинет. Только сразу, без подготовки. Зажмурьтесь, Джек, зажмурьтесь! И не обманывайте самого себя, не подглядывайте!

— Я и в школе-то не подглядывал, зачем же здесь?

— Ну, и прекрасно. Раз, два, три! Я слушаю.

— Про все говорить?

— Про то, что запомнили.

— Флаг за вами, портрет президента Трумэна, на столе два телефонных аппарата (один работал как диктофон, фиксируя каждое слово беседующих), в книжных шкафах много книг, два стула, два окна, на окнах жалюзи, двери двустворчатые, а моетесь вы клубничным мылом…

Подбельски расхохотался:

— Последнее — совершенно точно! Замечательно, Джек, для первого раза отлично! А теперь я вам расскажу, что у меня в кабинете, ладно?

— Так вы его как свой дом знаете, неудивительно.

— Хм… В общем-то вы правы… Тогда я позволю себе сосредоточиться на ваших огрехах… Они не очень существенны, но, тем не менее, я хочу, чтобы вы сами убедились, как настоящему разведчику нужна холодная, несколько отстраненная наблюдательность. Итак, портрет президента Гарри Эс. Трумэна в деревянной рамке, три шкафа, в которых стоят книги с красными и синими корешками, среди них много золоченых, что свидетельствует о довольно высокой стоимости собранной литературы; в том шкафу, который стоит возле двустворчатой двери с большой медной ручкой, сделанной в форме лапы собаки, книги разной величины, часть из них потрепана, есть надписи, сделанные готическим шрифтом, что позволяет предположить знание немецкого языка человеком, которому они принадлежат; судя по тому, что на двух других шкафах есть следы пыли, можно допустить, что именно первым шкафом, где пыли нет, обладатель этого кабинета пользуется чаще всего; жалюзи серебристого цвета крепятся на медных болтах; стол покрыт зеленым сукном; стопка бумаги лежит с левого — если смотреть от двери — края стола; справа — небольшая скульптура Авраама Линкольна, сидящего в кресле; в центре лежат восемь карандашей, остро отточенных, разных цветов, и одна самопишущая черная ручка с монограммой желтого цвета, латунь или, возможно, золото… Вот так… Есть разница между тем, что сказали вы и я?

— Здорово, — согласился Джек Эр. — По тому, что вы сказали, можно делать выводы. Только в таком случае я бы еще добавил, что, судя по книгам с золотыми корешками, хозяин комнаты — юрист. Ведь по таким книгам у нас в школе сдавали зачет по основам права.

— Такого рода заключение может повести меня, вашего руководителя, то есть офицера, отвечающего за операцию, по ложному следу… Хозяином комнаты может быть не только юрист, но и бизнесмен, государственный деятель, военачальник, священник… Да, да, именно так, ибо прихожане идут в церковь за советом не только духовным, но и мирским… Профессиональный преступник высокого уровня, глава какого-либо подпольного синдиката, каждый свой шаг соотносит с буквой закона, чтобы — в случае неудачи и провала — взять на себя более легкую статью кодекса… Так что на первой стадии работы разведчику следует отказаться от всех собственных мнений… Только констатация фактов, скрупулезно точная, близкая к фотографической… Опишите мне, например, того черного, который расстрелял вашего несчастного доктора… Опишите так, чтобы я мог узнать его, когда встречу на улице… Сможете?

— Я его все время перед собой вижу… Попробую… Высокий, очень крепкий, но цвет лица землистый, как у человека, страдающего желудочным недомоганием…

— Простите, что перебиваю, Джек… Бои проходили неподалеку от того места, где был ваш госпиталь?

— Совсем рядом бомбили…

— И много зданий горело?

— Да, кругом чад…

— Вот видите… Вы настаиваете, что объект… что этот черный страдал желудочным недомоганием, цвет лица землистый, говорите вы, ну я и буду искать такого, а это на самом деле была копоть от пожарищ, въелась в кожу, лицо поэтому сделалось размыто-грязным, желтоватым… А после войны этот черный садист хорошенько помылся в ванной, и цвет лица у него ныне бело-розовый, отменно здоровый… Ну, дальше, пожалуйста…

— Вообще-то вы здорово все сечете, — улыбнулся Джек Эр. — Я не люблю, когда меня зазря тычут носом, но вы дельно все замечаете, вроде этого… Ну, как его… У нас Пинкертон, а у англичан… Рядом с ним еще вечно малахольный доктор трется…

— Шерлок Холмс?

— Точно, он! Так продолжить? — Джеку явно понравилось то, к чему его так мягко подвинул чиновник.

— Конечно, я весь внимание.

— У него глаза были, у того черного, какие-то водянистые, блекло-голубые, нос вздернутый, на подбородке — ямочка… Вообще, такие ямочки бывают у добрых людей, которые часто смеются, а тот не смеялся, насупленный был все время, словно дрова колол… Так, что же еще… Лоб у него гладкий, выпуклый, без единой морщинки… Ух, скотина, — лицо Эра вдруг сморщилось, как от боли, — попался бы он мне сейчас! Ну, я бы показал ему! Криком бы изошел!

…Вернувшись домой, Джек Эр поужинал с матерью (миссис Патрисиа очень сдала после того, как ей сообщили, что мальчик погиб, поседела за месяц, хотя ей еще не было и сорока, родила его рано, в девятнадцать, души не чаяла, — мальчик был замечательным сыном, очень заботливым, золотые руки, все умел мастерить на ферме, хотя труд этот не любил, — мечтатель, его тянуло в город), поискал по шкале приемника интересные передачи, бейсбол уже кончился, транслировала Си-би-эс из Детройта; радиоспектакль о борьбе ФБР против мафии будет только в восемь, когда соберутся у очага все члены семьи, чтобы слушать сообща, ждать еще двадцать минут; внезапно рассмеялся чему-то и сказал: