— В левом! — ответила Криста, потому что видела в полуоткрытую дверь ванной, что Роумэн стоял, прижавшись левым плечом к стене; звенит обычно в том ухе, которое ближе к стене, странно. — Угадала?
Звенело в правом ухе.
— Умница, — сказал Роумэн. — Угадала. Слушай, когда мы начнем ссориться, а? Все знающие люди говорят, что после первого месяца супружества неминуемо должна случиться ссора… По пустяку, глупая, но обязательно ссора.
— Мне тоже так говорили. Это бы случилось, не будь ты Роумэном, а я Кристой.
— Не будь я старше тебя на пятнадцать лет…
— Не будь ты умнее меня в семьсот тридцать четыре раза… Я совсем от тебя голову потеряла, когда ты до конца ломал Лангера… А особенно, когда ты сказал, чтобы он сам открыл чулан и привел Ригельта… Они ведь могли оба убежать.
— В обкаканных штанах далеко не убежишь…
Криста засмеялась:
— Сюжет для Уолта Диснея — «волки в обкаканных штанишках».
Роумэн протер лицо одеколоном и вышел в комнату:
— Ты прекрасно сказала: «в штанишках»… Очень по-детски, так маленькие девочки говорят… Я очень гордился — мне тогда было лет шесть, — когда мне начали покупать брюки, а не штаны… Давай завтракать, время. Я должен быть у моего босса секунда в секунду, он педант, и за это я его ценю.
Криста знала, что в номере говорить нельзя. Роумэн предупредил ее, что, вполне возможно, друзья поставили их жилье на запись. Про то, чтобы она упомянула имена Лангера и Ригельта, они договорились заранее, на улице, — так или иначе он будет рассказывать о них Макайру, пусть тот знает загодя, но ни одного другого имени тех, которые они узнали во время стремительной поездки по Европе — Рим, Аскона, Гамбург, Стокгольм, называть не надо; еще рано; все зависит от того, как пойдет разговор в кабинете босса, какова будет его реакция на ту информацию, которую собрали Роумэн, Спарк и Штирлиц.
Криста молча улыбнулась Роумэну, показав глазами на отдушину; он отрицательно покачал головой, кивнув на телефон.
— Знаешь, конопуша, если сегодня разговор пройдет так, как я надеюсь, и мне удастся за неделю закончить дело, мы с тобой, наконец, возьмем отпуск и отправимся на какой-нибудь маленький остров… Чтоб ни души… Сейчас стали рекламировать Сан Блас, всего час лета от Панамы, крошечные островки в океане, живут индейцы, ловят рыбу и собирают кокосовые орехи. Правда, было бы чудно?
— Я даже боюсь об этом мечтать.
— Всегда надо мечтать о самом прекрасном.
— Только мечтай без оглядки.
— Буду.
— Какой мне надеть костюм?
— Поскольку их у тебя всего два, надень первый.
Роумэн рассмеялся:
— Первый — это серый? Или синий?
— Синий. К твоей седине идет синий цвет.
— А галстук? Серый?
— Красный. Почему все американцы так любят черные костюмы и черные галстуки? Вы одеваетесь, как гробовщики.
— Не оскорбляй нацию. Я патриот.
— Разве можно считать оскорблением замечание, которое продиктовано желанием лучшего?
— Можно, — вздохнул Роумэн и поднялся из-за стола. — Омлет был прекрасен, только ты забыла его посолить, конопушка.
— Правда?! Почему же ты не сказал?
— Потому что у нас нет соли. Купи. Ладно? И потом никуда не уходи из дома, портье предупрежден. Двери запри на цепочку. Телефон, куда в случае чего звонить, ты знаешь. Ругай меня.
— Мои друзья из театра говорили иначе: «Пожелай мне счастья и удачи».
— Так это ж актеры, конопуша…
…Выслушав Роумэна, — тот рассказал дело выборочно, Штирлица не упомянув, профессора Танка тоже, — Макайр поднялся и, закинув руки за спину, начал быстро и сосредоточенно ходить по кабинету; лоб разрезала продольная морщина, вокруг глаз собрались мелкие морщинки; остановившись у окна, он тихо сказал:
— Но ведь это ужасно. Пол… Значит, они выжили! Неужели жертвы были принесены понапрасну?
— Нет. Будь наши жертвы напрасными, наци действовали бы открыто. И не только в Европе, но и в нашей стране…
— В какой мере ваши материалы против них носят уликовый характер?
— Против каждого из тех людей, которых я назвал, есть по крайней мере два свидетельских показания. Все они члены НСДАП, люди СС, СД, гестапо или абвера. За каждым из них — преступление. Они должны быть отданы в руки правосудия…
— Легко сказать… Те, кто живет в Германии, — одно дело, там легче… А как быть со Швецией? Или Аргентиной? У нас и так натянутые отношения с Пероном… А Испания? Португалия? Как быть там?
— Очень просто: брать их там и вывозить. И передавать в руки Нюрнбергского трибунала.
— «Вывозить»? Называйте вещи своими именами, Пол… Не «вывозить» и не «брать», а организовывать похищения… И вы прекрасно понимаете, что назавтра же после случившегося государственный департамент будет завален нотами протеста по поводу вмешательства во внутренние дела Мадрида или Байреса…
— Что вы предлагаете? — Пол нахмурился, полез за сигаретами — плохой признак.
— Ничего. Предлагаю подумать. Есть некоторая разница между вами, человеком, совершившим подвиг, — да, да, я понимаю, каково было собрать подобную информацию, это настоящий подвиг! — и мною, чиновником, который обязан санкционировать действия. Будь проклят мой пост, черт его совсем побери! Как вы отнесетесь к тому, чтобы подключить к операции дипломатов?
— То есть? — Роумэн несколько опешил, достал из пачки «Лаки страйк» сигарету, закурил.
— Пусть наши юристы подумают, как можно побольнее нажать на Аргентину, Испанию, Парагвай… На режимы, скрывающие у себя наци… Чтобы они выдали нам преступников…