Экспансия — II - Страница 146

146

— Это из Матфея?

— Да. Вы хорошо знаете тексты…

Женщина вздохнула:

— Ночью я сказала вам неправду. Я постоянно читаю эту книгу не для того, чтобы легче считать деньги и делать финансовые отчеты. Деньги трудно считать, когда их много, а у меня их нет… Просто одной очень страшно, особенно если нет детей…

— По-моему, трудности жизни куда страшнее, если есть дети.

— Так считают мужчины. Вы не правы. Когда есть дитя, женщина обретает силу и лишается страха.

В вагоне он зашел в туалет и письмо к Клаудии сжег, полагая, что в Кордове напишет новое; иного выхода нет; рядом с ним должна быть женщина; ничто так не легализует мужчину, как это.

«Ты сам сказал эти слова, — спросил себя Штирлиц, — или их кто-то другой произнес в тебе? Если это сказал ты, тогда тебе должно быть очень за них стыдно; цель, которую оправдывают средства, всегда оказывается бесполезной. Я должен написать Клаудии всю правду; нельзя начинать то дело, которому ты отдашь себя, с безверия. Или я решу открыться ей по-настоящему, или не напишу ни слова».

То, что он не отправил письмо Клаудии из Санта-Фе, спасло его: после того как Роумэн вылетел в Асунсьон, все его контакты (Клаудиа в том числе) были взяты под наблюдение теми или иными секретными службами: корреспонденция перлюстрировалась, телефонные разговоры прослушивались, а банковские счета подвергались самому тщательному изучению.

Даллес, Макайр (Нью-Йорк, декабрь сорок шестого)

Выслушав Макайра с несколько отстраненным, рассеянным интересом, Даллес, покачав головой, заметил:

— Я бы не сказал, что эта история может вас радовать, Боб. Помните строки Ли Ю? «Так много, много тысяч ли прошел за десять лет, но где я горя не видал, где не видал я бед? Чуть-чуть погреюсь у костра, и снова в дальний путь, но прежде, чем поводья взять, мне хочется вздохнуть: жалею и скорблю о том, что муки зря терплю, я наш родимый Юйгуань не отстоял в бою…» Помните?

— Да, я читал его стихи.

— Наверное, засыпаете над ними? — усмехнулся Даллес. — Ничего не попишешь: если нравится мне, должно нравиться и вам, не так ли?

Макайр хотел было возразить, но, взглянув на Даллеса, ожидавшего его ответа с улыбкой, весело рассмеялся:

— Вообще-то вы правы, Аллен. Я действительно засыпаю над этими чертовыми китайцами. Читать поэзию — удел избранных.

— Это вы хорошо заметили. Именно так: не только создавать поэзию, но и уметь ее читать — дано отнюдь не многим… Но вы запомните это имя. Боб, запомните… Ли Ю написал десять тысяч стихотворений… Вернее, написал-то он много больше, я имею в виду лишь сохраненные неблагодарными потомками… За свою поэзию он пять раз был в ссылке и восемь раз отмечен высшими наградами императора. — Даллес повторил: У них ссылка являлась формой университетского образования, без нее поэт не поэт, а так, недоразумение… Ну, хорошо… Давайте подведем итог. Роумэна вы проиграли?

— Я бы так категорически ситуацию не определял.

Даллес недовольно поморщился:

— Вносите предложения. Определяйте сложившуюся ситуацию так, как вам представляется целесообразным ее определить…

— Я исхожу из того, что чем хуже на этом этапе, тем лучше в будущем.

— Ну, знаете ли, оставьте эту концепцию футурологам. Мы с вами реалисты… Точнее говоря, мы обязаны ими быть… Судя по всему, информация о наших связях с Геленом, которую вырвали Роумэн и Штирлиц, будет носить шоковый характер… Вы понимаете, какой подарок получат русские для своей аргументации, по испанскому вопросу в частности? Что бы вы потом ни говорили про этих людей, как бы убедительно ни доказывали наличие большевистской конспиративной сети — Гаузнер — Штирлиц — Роумэн, информация о людях Гелена, работающих на вас, окажется сильнее.

— Информация только тогда становится информацией, когда ее печатают в газетах или передают по радио. В противном случае это слухи.

Даллес кивнул:

— С этим согласен, спору нет, вы правы. Держите прессу под контролем?

— Буду держать.

— Убеждены?

— Убежден.

— На случай каких-то непредвиденных поворотов имеете альтернативные предложения?

— Да, я связался с адвокатом Лаки Луччиано…

Даллес сразу же перебил:

— Меня не интересует, с кем вы связываетесь, это ваша забота, ваша, а не моя. Я присматриваюсь к вам, мне нравится ваша хватка, но порой вы видите лишь те вопросы, которые составляют тактику ближнего боя, но никак не стратегию предстоящего сражения… Не заскучаете, если я прочитаю вам маленькую лекцию?

— Аллен, для меня счастье быть с вами каждую минуту, я стольким вам обязан…

— Вы мне абсолютно ничем не обязаны, — улыбка сошла с лица Даллеса, которое сразу же сделалась безжизненной маской: глаза-льдышки; прорубленная щель узкого рта; полнейшее отсутствие. — Не следует строить наши отношения по принципу «ты — мне, я — тебе». Ваша позиция угодна сегодняшнему дню, только поэтому я поддерживаю вас. Чисто дружески, иначе не умею… Да и вообще, — лицо вновь сделалось живым, — что может бывший сотрудник разведки? Бывшие ничего не могут, кроме одного: думать на досуге и делиться кое-какими соображениями с теми, на кого они имеют определенные виды.

Макайр усмехнулся:

— Вы не рассердитесь, если я спрошу вас?

— На вопросы сердятся дураки и склеротики. А я не дурак, и врачи пока что не находят у меня признаков склероза.

— Зачем вы постоянно кокетничаете? — спросил Макайр, пугаясь собственной дерзости.

Даллес раскурил трубку, изучающе посмотрел в глаза Макайру, пыхнул ему в лицо дымом, сделав это вполне демонстративно; серые глаза его, сделавшись голубыми, потеплели из-за того, что Макайр не двинулся, сидел, как изваяние.

146